Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]
— Ну, разумеется, не потерял, потому что не мог, а если бы мог, то уж непременно умудрился бы. А знаешь ли, ведь не одна рубаха пропала — еще и ложки нехватает: было десять ложек, а теперь их только девять. Ну, положим, теленок стащил рубаху, а уж ложки он, надеюсь, никак не мог взять, это несомненно.
— Что же еще пропало, Салли?
— Шесть свечей пропало — вот что! Крысы могли стащить свечи; вероятно, они и стащили. Удивляюсь, как они еще не утащат весь дом! Вот ты все собираешься заткнуть крысиные норы и не затыкаешь. Дуры они будут, если не заберутся к тебе в тарелку, Сайлас, — ты ведь и не заметишь… Но где же ложка? Надеюсь, ты не станешь уверять, будто крысы стащили ложку?
— Твоя правда, Салли, я виноват, каюсь! Завтра же заткну крысиные норы.
— О, на твоем месте я и не стала бы торопиться, можно отложить до будущего года… Матильда-Анджелика-Араминта Фелпс!
Новый щелчок по голове, и ребенок проворно вытаскивает руку из сахарницы. В эту минуту негритянка появляется на галлерее и докладывает:
— Миссис, а у нас простыня пропала.
— Простыня пропала? Господи помилуй!
— Сегодня же заткну дыры, ей-богу сегодня же, — говорит дядя Сайлас с сокрушением.
— Ах, молчи ты, пожалуйста! Уж не воображаешь ли ты, что крысы утащили простыню? Куда же она девалась, Лиза?
— Господь ее знает, миссис! Право, ума не приложу! Вчера еще висела на веревке, а теперь словно сгинула.
— Ну, кажется, конец света настал. Я еще не видывала такой диковинки, покуда живу на свете. Рубаха, простыня, ложки, шесть свечей…
— Миссис, — докладывает молоденькая мулатка, — у нас нехватает медного подсвечника…
— Убирайся вон, неряха, не то я пущу в тебя кастрюлей!
Тетя Салли не помнила себя от гнева. Я выжидал удобного случая, чтобы выскочить из-за стола, убежать в лес и сидеть там, покуда не стихнет домашняя буря. Долго тетя бушевала и кричала. Все домочадцы присмирели. Наконец дядя Сайлас с растерянным видом вытащил ложку у себя из кармана. Тетя так и замерла, разинув рот и растопырив руки; что касается меня, то я с радостью очутился бы и Иерусалиме или вообще где-нибудь подальше.
— Я так и знала! — воскликнула тетя Салли. — Ты все время держал ее у себя в кармане! Вероятно, и все прочие вещи там же. Как она туда попала, скажи на милость?
— Право, не знаю, Салли, — проговорил он извиняясь. — Если б знал, сказал бы. Перед завтраком я читал одну книгу и, вероятно, вместо книги нечаянно сунул в карман ложку. Так оно должно быть, потому что книги у меня в кармане нет. Вот погоди, я пойду посмотрю, — если книга лежит там, где я ее читал, значит я ее не клал в карман; это и будет служить доказательством, что я положил книгу на стол, а вместо нее сунул ложку…
— Ах, отвяжись ты ради бога! Ступайте вы все вон отсюда и не смейте подходить ко мне близко, покуда я не успокоюсь!
Я обрадовался этому приказанию. Кажется, будь я мертвый, и то вскочил бы и убежал. Проходя через прихожую, мы видели, как старик взял свою шляпу и в это время из-за ленты выпал гвоздь; старик поднял его, положил на камин, не говоря ни слова, и вышел. Том посмотрел на него, вспомнил про ложку и сказал:
— Нет, мы больше не станем пересылать через него вещи — он человек ненадежный. Во всяком случае, он оказал нам большую услугу с ложкой, сам того не подозревая; за это и мы услужим ему: заделаем все крысиные норы.
Крыс было в погребе множество; целый час мы затыкали их норы. Услыхав шаги по лестнице, мы поскорее задули свечку и попрятались. Вот показался старик со свечой в одной руке и с пучком пакли в другой; вид у него был рассеянный — очевидно, мысли его блуждали далеко, за тридевять земель. Он побрел к одной крысиной норке, к другой, к третьей, пока наконец не обошел их все. Потом постоял минут пять задумавшись, снимая нагар со свечи, наконец тихонько повернулся и задумчиво стал подниматься по лестнице, рассуждая сам с собой:
— Право, никак не могу припомнить, когда это я их заделал. Я мог бы ей доказать теперь, что я вовсе не виноват в пропажах. Ну, да ничего, пусть так останется. Я думаю, это все равно не помогло бы.
Бормоча про себя, он поплелся наверх, и мы тоже скоро ушли из погреба. Славный был старичок!
Том ужасно беспокоился, как нам быть с ложкой. Он говорил, что необходимо достать ложку, и вот мы пошли караулить возле корзинки с ложками, покуда не появилась тетя Салли. Том начал считать ложки при ней и откладывать их в сторону одну за другой, а я потихоньку стянул одну из них.
— Однако, тетя Салли, ведь и теперь всего девять ложек, — сказал Том.
— Ступай играть, не надоедай мне, — отвечала она. — Мне лучше знать, я сама их пересчитала.
— И я пересчитывал два раза, тетушка. Никак не могу счесть больше девяти.
Она потеряла наконец всякое терпение, но, разумеется, сейчас же принялась опять считать ложки.
— Экая пропасть! Опять их всего девять штук! — воскликнула она. — Провались они совсем, проклятые! Пересчитаю еще раз.
Тем временем я успел подложить опять ту ложку, которую стащил. Окончив считать, она говорит:
— Ну их совсем! Теперь опять десять!
Тетушка была сбита с толку и раздосадована.
— Извините, тетя, я не думаю, чтоб их было десять, — заметил Том.
— Глупый! Разве ты не видел, как я их считала?
— Знаю, да только…
— Ладно, еще раз пересчитаю.
Я вторично стянул одну ложку, и опять у нее вышло девять, как в тот раз. Тут она совсем взбеленилась — задрожала всем телом, до того она была рассержена. Но все-таки продолжала считать и пересчитывать, покуда не запуталась совсем — стала уж считать корзинку вместо ложки: три раза у нее выходил верный счет, а три раза неверный. Наконец она схватила корзинку с ложками, швырнула ее на другой конец комнаты; кстати и кошке достался здоровый пинок ногой, а всем нам рассерженная хозяйка велела убираться с глаз долой, и если кто попадется ей под руку и будет надоедать ей до обеда, того она высечет. Так мы и добыли заколдованную ложку. Том сунул ее мимоходом в карман тетушкиного передника, покуда тетя выпроваживала нас вон, и Джим скоро получил ложку вместе с гвоздем. Мы остались очень довольны этим делом. Том находил, что оно стоит таких хлопот, потому что теперь хозяйка ни за какие блага в мире не пересчитает ложки два раза одинаково и даже не поверит самой себе, если сочтет их верно, — до того все перепуталось у нее в голове.
Ночью мы повесили простыню обратно на веревку, а другую украли у тетушки из бельевого шкафа; потом два дня то клали ее назад, то опять уносили, покуда она наконец уж всякий счет потеряла, никак не могла сообразить, сколько у нее простынь, и объявила, что ей все равно, не станет же она выматывать себе душу из-за такой дряни: лучше умрет, а не примется считать их сызнова. Таким образом, пропажа рубахи, простыни, ложки и свечей объяснилась довольно удачно при помощи теленка, крыс и путаною счета; что касается подсвечника, то это пустяки, авось как-нибудь обойдется!
Зато уж с этим пирогом была сущая беда: мы возились с ним без конца. Мы замесили его в лесу и после долгих стараний кое-как состряпали пирог, и очень недурной, да только не в один день. Нам пришлось употребить целых три таза муки, прежде чем удалась наша стряпня. Кое-где местами пирог подгорел, да и глаза нам выело от дыму; нам, главное, нужна была корка, а она у нас все проваливалась. Но, разумеется, мы добились-таки толку и запекли лестницу в пирог.
Но расскажу все по порядку. На вторую ночь мы разорвали всю простыню на тонкие полоски, скрутили их вместе, и еще задолго до рассвета у нас получилась отличная веревка, хоть человека на ней повесить — и то впору! Мы сделали вид, будто употребили на нее целых девять месяцев. Поутру мы снесли ее в лес, но оказалось, что она не входит в пирог. Так как мы смастерили ее из целой простыни, то веревки хватило бы хоть на сорок пирогов, да еще осталось бы ее вдоволь в суп, в колбасу и в какое угодно кушанье. Словом, целый обед можно бы состряпать.
Печь пирог в нашем тазу мы боялись, потому что таз мог распаяться на огне. Но у дяди Сайласа была чудесная медная сковородка, которою он очень гордился, потому что она принадлежала кому-то из его предков. Мы и стащили эту самую сковородку потихоньку и снесли ее в лес. Первые пироги на ней не вышли, потому что мы не умели сделать их как следует, зато последний удался наславу. Сперва мы намазали сковородку тестом, поставили на уголья, потом нагрузили ее тряпичной веревкой, а сверху опять прикрыли крышкой, на крышку наложили горячей золы, а сами стояли поодаль, футов на пять, держась за деревянную рукоятку, — удобно и не жарко. Через четверть часа вышел у нас пирог, такой славный, что любо-дорого смотреть. Зато уж кому придется съесть эту веревочную лестницу, тот до конца своих дней будет страдать резью в желудке.
Сим отвернулся, когда мы клали заколдованный пирог в Джимову миску. На самое дно миски под кушанье мы спрятали три жестяных тарелки. Все это Джим получил в сохранности. Оставшись один, он разломал пирог, вынул оттуда лестницу и сунул в свой соломенный тюфяк, потом нацарапал какие-то каракули на одной из жестяных тарелок и выбросил ее в окно.
![Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]](/uploads/posts/books/216017/216017.jpg)
![Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]](/uploads/posts/books/216050/216050.jpg)
